Причуды судеб нашего поколения – мелки по сравнению с поколением отцов и дедов, мамушек и бабушек. Им эпоха отвесила по-полной, их выживаемость потрясает. И все-таки они выжили и дали жизнь нам, тоже уже дедам и вот-вот прадедам. Господи, на все Воля Твоя!

Отец мой, Зубков Федор Дмитриевич, родился в конце 1904 – начале 1905 г. По старому стилю 9 января 1905, а по новому – 26 декабря 1904 г. Этот пункт о дате рождения доставал его всю кадровую жизнь – кадровики каждый раз по этим стилям уточняли лично. Но в церковной метрике стоял 1905 г. – и от него приходилось считать. Тем более, что 9 января по старому стилю – дата дурацкого расстрела царскими войсками мирной демонстрации у Зимнего дворца, теперь Эрмитажа в Питере.
Его отец и мой дед Дмитрий Стефанович Зубков, мастер-стеклодув на заводах в Стеклянной Радице и Дятьково,что на Брянщине, эту революционную дату отмечал, поскольку был членом РСДРП (б) – подпольщиком. Это, впрочем, в селе и на заводах знали все, поскольку он крепко запивал и буйно агитировал. Местный урядник его вязал веревками и отбирал ружье-двустволку. Дед был страстный охотник, на медведей даже ходил. При протрезвении урядник его развязывал и выпущал, похмелив и вернув ружье. Они были односельчане и однокашники, и стрельбы по людям не одобряли. Расстрелов тем более. Вместе иной раз охотились, а то и выпивали. Было дело – и детей вместе спасали.
Но позже дед и отец были причастны к расстрелу ревтрибуналом этого мирного и доброго мелкого полицейского чина – по нашим понятиям простого участкового, который в наше время может быть даже подполковником.
В февральскую революцию дед, как главнюк ячейки РСДРП (б), вместе с 12-летним тогда отцом арестовали урядника без всякого сопротивления с его стороны. Они свезли к местному комиссару временного правительства – но тот через полчаса вернул ему сданный при аресте револьвер и древнюю саблю-селедку. И отправил служить на прежнее место – на той же полицейской лошади все трое и вернулись, отметив по дороге революционность ситуации. В ноябре 1917 г. – по приказу опять же уездной ячейки РСДРП (б) дед и отец тем же мирным порядком арестовали своего доброго участкового и свезли на той же его лошади к большевистскому комиссару – а обратно привезли его большой семье его труп, поскольку полицейского в полчаса осудили ревтрибуналом и расстреляли.
После этого дед и отец стали считаться участниками Великой Октябрьской социалистической революции 1917 г. Дед, правда , запил после этого вглухую, пропил даже свое ружье и изъятые при аресте друга револьвер и саблю. Его сняли с главнюков разросшейся и тоже пьющей под революционные песни комячейки. Ранее мощный стеклодув – на руках выдувал тяжелые «халявы» иллюминаторного стекла толщиной 2,5 см - он не смог уже даже работать и кончил свой грешный путь сторожем дровяного склада, потерявшим всякую связь с парторганизацией и интерес к ней. У него остались 4 сына и 2 дочки.
Отец работал, как и его старший брат Кузьма, на стеклозаводе с 11 лет по 10 часов в день подмастерьем отца-стеклодува. Потом Кузьма пошел в слесаря, а отец в электрики. В 15 лет вступил в комсомол, а в 19 – в партию. Как молодой коммунист был направлен в военно-политическое училище, хотя имел только 4 класса церковно-приходской школы. Как и все его братья – младшие Николай и Павел на этой же учебной основе поступили в летные училища и стали военными летчиками. Оба в войну погибли на боевых вылетах в званиях капитанов, но оба числились пропавшими без вести, и бабушка Дуня пенсии за гибель сыновей не получала. Отец лет 20 вел переписку с сослуживцами братьев – один был истребителем, а другой командиром экипажа дальнего бомбардировщика – и выяснил обстоятельства геройской гибели каждого. В Стеклянной Радице именем братьев Зубковых была названа школа, где завучем стала работать их младшая сестра Мария, которую перевели с диретора школы в селе Журиничи – все в Брянской области. В войну Журиничи были сожжены германскими карателями дотла, как и Стеклянная Радица, вместе с захваченным населением от грудного ребенка до парализованного старика. Остались в живых только те, кто успели бежать в лес к партизанам – Мария с матерью успели – и партизанили до освобождения от немцев их села. Жили потом пару лет в землянке. Мария всю жизнь учительствовала в начальных классах, окончив еще до войны педучилище. Еще одна сестра отца Валя, будучи студенткой в Ленинграде, удачно вышла замуж за военного журналиста и писателя Бориса Грязнова, с которым, правда, по собственной глкпости после 25 лет брака развелась. Она случаем нашла в его кабинете дома его тайный фотоальбом и обнаружила, что у него бывали любовницы, и не одна, за их внешне очень пристойную совместную жизнь.
Старший сын в семье Зубковых Кузьма был инвалидом с детства, но стал классным слесарем, нашел работу в Москве, женился, родил трех сыновей и скончался в в окружении детей и внуков в 85-летнем возрасте.
Отец через год после поступления в военно-политическое училище получил капитанскую должность – и такое везение бывало. Он был полуграмотным в письме, но зубрилой политграмоты, но самое главное – он великолепно, редкостно по меткости, стрелял из винтовки. Поэтому первый курс училища считался лучшим курсантом – тем более, что молодой член партии и даже «участник революции».
Но училище вдруг расформировали, его направили в командное училище в Москву, откуда на следующий день после проверочного диктанта по русскому письменному отправили обратно в Смоленск. И хорошо, что так быстро это у них получилось – начальник его прежнего училища еще не сдал свою должность. Он по-комиссарски определил его, как лучшего своего стрелка, в замполиты отдельной конвойной роты военного округа – должность была вакантной. И батя в 20 лет занял капитанскую должность, поскольку рота была как бы отдельной воинской частью и даже имела свое знамя – а должности в такой части считаются как бы на ранг выше обычной линейной роты. Тогда же еще и офицерских званий не было.
Рота в основном занималась сопровождением грузовых вагонов и эшелонов округа по железным дорогам, массовых конвоев с людьми в середине 20-х и начале 30-х еще не было. Но дальних разъездов у отца было много, и он мало сиживал в своем кабинете – а у него был уже свой кабинет.
Внешне он был красавец-мужчина, и до конца жизни женщины к нему липли. Похолостячив сколько удалось, он-таки женился на молодой учительнице, и у них родились двое сыновей – Феликс, 1931 г.р., и Анатолий, 1933 г.р. Но длительные командировки и всякие прочие служебные отсутствия отца привели к тому, что у его супруги появился ухажер – молодой тоже учитель. Батя, узнав об этом, за неимением времени, отконвоировал его к себе в кабинет и избил. Но тот оказался грамотным м написал об этом жалобу в особый отдел округа, приписав отцу и что-то лишнее – а в тот период как раз разоблачали троцкистов.
Но отец как раз успел разоблачить своего комроты, который по-пьянке любил бахвалиться тем, как он по личному приказу Троцкого расстреливал в гражданскую войну всех, на кого этот палач указывал. Батя пригласил выпить с этим комроты одного особиста, тот послушал излияния пьяного комроты перед отцом и взводными командирами – все они подписали протокол с точным воспроизведением славословий ветерана расстрелов – ну и того отправили под военный трибунал и такой же расстрел в Москву. Так что отца в особом отделе знали, и устроили с учителем очную ставку.
На очной ставке грамотей струхнул, покаялся в политнапраслине, и был посажен писать дальше на всех, на кого особистам было нужно. Отца же за самочинное конвоирование и избиение с должности сняли и отправили в другой гарнизон – но на капитанскую же должность в линейном полку. Отец в 1936 г. по суду оформил развод с женой и был присужден платить алименты на сыновей. В новом полку он тут же стал лучшим стрелком – а в новом гарнизоне любимцем дам.
Так он проходил капитаном 15 лет - до конца 1941 г. В 1939 г., 17 сентября, полк на острие всей группировки Красной Армии пошел в поход против уже фактически разгромленной Гитлером Польши. В первый же день отец сделал один снайперский выстрел – снял польского пулеметчика-пограничника, положившего с утра немало наших бойцов в полосе наступления стрелкового полка в узком проходе между болотами. Отец попал точно в прорезь бронещитка станкового пулемета – и атака стрелков пошла дальше. Отец сам подошел к злополучному пулемету, отбивавшему наши атаки несколько часов. У пулемета он нашел несколько мертвых польских солдат и одного мальчика-офицера – но они погибли до его выстрела. А он убил юную красивую польку – жену того убитого офицера пограничника. Пуля в прорезь бронещитка вошла девочке в глаз. Она была последней живой у пулемета, и мертвая за него держалась. В страшном сне отцу не могло присниться, что первым, кого он в своей офицерской жизни убьет, станет девушка, пошедшая на смерть вместе со своим любимым.
В освобожденном Львове полк стоял до 1940 г. Там у 35-летнего бравого капитана была любовная связь с некой местной дамой, не польской, а скорее библейской национальности и антифашистских убеждений. Умницей вполне зрелого возраста и свободного ума, поведения тоже. Все было для зрелого мужчины обычно и привычно – единственно что рискованно, потому что польское подпольное офицерское братство по ночам выслеживало и убивало советских офицеров. Пару раз пистолет отцу пригодился. Из него он тоже стрелял быстро и точно. Но не лучше просто хороших стрелков – а из винтовки он клал даже не мишени, а колышки для мишеней, 5 колышков на 5 выстрелов.
В 1940 г. полк из Львова пошел в Литву и там на границе под Шауляем отец встретил 22 июня 1941 г. Он и не знал, что его львовская умница родила к этому времени дочь Анну. От этой Анны он открещивался всю жизнь, хотя я лично почти уверен, что это его дочь. Она стала врачом в итоге. В 1946 г. батю присудили платить на нее алименты.
А дело было так – мои мать и отец были уже законно расписаны, и я был уже в уже польском Щецине зачат – служили-то они в штабе одной дивизии. Отец уже был замкомдивом и подполковником, когда их дивизию вывели из Щецина в Белгород для расформирования. Прибыли они эшелонами в январе 1946 г. – я родился в июне. Но где-то в мае 1946 г. из Пензы приехала его первая жена с двумя сыновьями-подростками, на которых отец всю войну высылал аттестаты как на своих детей и с которыми переписывался с фронта. В Пензу все они были эвакуированы как члены семьи офицера, вместе с другими семьями их гарнизона. Первая жена на суде в Белгороде заявила, что никакого развода у них с отцом не было, и что она его единственная законная жена – и предъявила сыновей, аттестаты и письма. Каким-то чудом на этот суд явилась и умница из Львова, которая успела оформить свидетельство о браке с 1939 г. с моим отцом, выданное в этом Львове в 1945 г.!
Дело в том, что тогдашнее брачное право допускало оформление свидетельств о браке по показаниям свидетелей – достаточно было двум свидетелям заявительницы подтвердить, что вот они жили совместно и вот родился ребенок, чтобы оформить свидетельство о браке. Если бы отец в войну погиб – а она где-то на это и рассчитывала – чтобы ей назначили пенсию как вдове погибшего офицера. Ну, а если остался жив – тогда плати алименты. Что суд и присудил отцу – платить умнице алименты на дочь Анну. И он платил, пока ей не исполнилось18 лет. То есть и этот брак суд признал законным – а вообще-то признал законными все три брака. Вот такая была история – «шили» бате троеженство!
Архивы судов и органов ЗАГС частью погибли, частью были эвакуированы – и только через несколько лет запросов отцу пришла копия судебного решения о расторжении первого брака в 1936 г. – уже и сыновья его кончили школу в Белгороде, выросли и уехали учиться – первый в Ленинград, а второй в Москву.
Это моя мама настояла, чтобы они остались в нашей семье. Их мать и они сами на суде с этим согласились. Бабушку Олю, тещу отца, об этом и не спрашивали, хотя она отца как многоженца возненавидела на всю оставшуюся жизнь и он ее тоже – так она кипятилась по поводу всего произошедшего. Его мать своих первых внуков любила и этому радовалась. Невестку она на суде по-крестьянски назвала известным коротким матом, но суд ей это простил, понимая, что так оно и есть. Мать-то знала, что развод был, только вот бумажки у сына нет – какие там бумажки после такой войны! Суд и это понял, но брак действительным признал. Нет бумажки о разводе – значит, ты с ней в браке. Логично?
В общем-то суд исходил из одного правильного принципа – детей надо растить. Вот и все! По этой же причине суд отказался возбуждать дело по уголовной статье за многоженство – кто тогда растить детей будет? Ну и правильно суд поступил. И неплохие дети в итоге выросли – и теперь все своих растят. Пусть только им расскажут, каких нервов и переживаний это их предкам стоило. Помянут пусть их добрым словом, несмотря ни на что личное. Сложная у предков жизнь была – куда сложнее нашей.