В области этот человек известен многим, в Белгороде – каждому. На самом деле, о нем не знает никто. Даже он сам.
Он очень скрытный. Но это не свойство характера, а выработанный годами способ защиты, жизненно необходимый публичному человеку, находящемуся все время на людях, на виду, под прицелом сотен, тысяч придирчивых глаз сразу, которые стараются прежде разглядеть в объекте внимания огрехи, недостатки, ошибки и промахи. Он сорок пять лет из семидесяти чем-нибудь руководил. Был прорабом, главным инженером, начальником управления, первым секретарем горкома партии, председателем городского Совета, вице-губернатором. До недавнего времени – ректор ведущего вуза страны, член правления Российского союза ректоров.

Доктор технических наук, профессор. Действительный член Международной академии минеральных ресурсов и Академии строительства Украины. Награждён орденами Трудового Красного Знамени, Дружбы народов, «За заслуги перед Отечеством» I и II степени, медалью «Ветеран труда». Почётных наград, знаков и званий – множество.

Местная околонаучная шантрапа и обычные журналистские моськи, которые ни в науке, ни в журналистике ничего из себя не представляют и представлять не могут по определению, попытались однажды тявкнуть на этого «слона», гиганта что в политике, что в делах управленческих. Набрали где смогли помоев-сплетен погуще, разбавили слухами, инсинуациями, поперчили бредовыми комментариями собственного изготовления, растиражировали плоды трудов на ксероксе, забыв при этом указать фамилии заказчиков и изготовителей грязного «дайджеста», и плеснули этим всем снизу вверх. А сами стоят внизу, головы задрав, смотрят: долетело – нет? Не долетело! Эффект – ноль! На прошлой, 2005 года, отчетно-выборной конференции профессорско-преподавательский коллектив Белгородского государственного технологического университета им. В. Г. Шухова единогласно выразил доверие действующему ректору и подтвердил его полномочия еще на пять лет. Пять лет минуло быстро, за это время прославленный «Технолог» прибавил и ввысь, если говорить о вершинах науки, и вширь – только посмотрите на уже готовые и строящиеся университетские объекты и скажите, какой еще вуз у нас в кризисную пору подобную «дерзость» себе может позволить. И всё это – он, ректор, руководитель крупного научно-производственного комплекса, тот, кто на протяжении многих лет стоял у горнила кузницы строительных кадров для всей страны.

И вот теперь он ушел на заслуженный отдых. Что заслуженный, даже вопросов нет. А вместе с ним, как мне представляется, на пенсию ушла целая эпоха в истории города и области. Я об этом уже говорил в печати, при случае повторял открыто, вслух, при многочисленных свидетелях, а потому могу здесь только подчеркнуть сказанное: след, который оставил на земле Белгородчины этот человек, заметен издали и зарастет не скоро, если только не закапывать умышленно. Зовут этого человека, как вы уже, наверное, догадались, Гридчин Анатолий Митрофанович.

Я давно его знаю, мы с ним так или иначе общались с начала 80-х годов прошлого века, но мне всегда почему-то казалось, что ничего интересного внутри – в характере, в душе, в образе мыслей всегда застегнутого на все пуговицы товарища быть не может. Крупный начальник, большой чиновник, типичный представитель партийно-советской номенклатуры. Ну что там – готовые клише, отточенные годами штампы? Это скучно. А что еще? Он же, считал я, все равно никогда искренне не расскажет о том, что знает, о чем думает, оставаясь наедине с самим собой, не поделится откровенно тем, что волнует его и тревожит не по службе, а по существу.

Мне приходилось брать у него интервью. Но только однажды. Он тогда уже был Гридчиным, издалека заметным лидером – первый секретарь Белгородского горкома КПСС, председатель городского Совета. А мы – и сами никто, и звать нас никак – просто делали первый номер только что рожденной в страшных муках, практически ни от кого не зависящей городской газеты. В журналистике, я вам честно скажу, самая жуткая вещь – когда ни от кого не зависишь. Это кошмар какой-то! Как хорошо, когда есть приказ, установленные свыше рамки, или непосредственный начальник кулаком по столу довел до сведения, что писать и в каком ракурсе. Милое дело! Голова не болит, душа спокойна. Забил все полосы ерундой – горя нет. И ночью спишь нормально, и днем не дергаешься от каждого звонка.
Делали мы, стало быть, первый номер, а кроме названия, ничего в наличии: ни помещения, ни коллектива – в коридоре горсовета, на приставном стуле, на подоконнике что-то клепали, обуянные жутким нетерпением, стараясь успеть к сроку, который никто не устанавливал. Сами себе определили день рождения. Можно было выйти днем раньше или позже, но больно уж число подходящее для такой авантюры. Час пробил, подумал я, и сказал: назовем газету «Наш Белгород», выходим 13 июля. И пошел брать у Гридчина интервью.

Если быть до конца откровенным, не будь тогда Гридчина с его возможностями и полномочиями, тот «Наш Белгород», который стал потом событием, явлением в общественно-политической жизни города и области, о котором люди до сих пор вспоминают, иногда даже с восторгом, мы бы сами этот пласт многотонный не подняли. Да много еще чего местным неформалам, как нас в ту пору называли, не удалось бы осуществить, будь на месте Гридчина любой другой. Кто бы знал сейчас про Юру Селиверстова – юношу со взором горящим, которому чуть позже досталось на халяву кресло мэра? Где были бы многие и многие из нас, да и не только из нас, если бы Гридчин однажды не помог, не поддержал, не поспособствовал? Когда советом или словом, а когда и молчанием, что гораздо сложнее, в некоторых случаях реальным содействием, но чаще только тем, что просто не мешал никому делать свое дело. А мог ведь! Но этого в нем нет.

От первого интервью с Гридчиным у меня остался осадок неудовлетворенности материалом: ответы вроде получил на все вопросы, включая самые «каверзные», а ушел с тем, с чем и пришел. Политик, однако, обвел вокруг руководящего пальца легко и непринужденно.
Он действительно крупный политик. По моим представлениям, в нашей области равного ему по уровню, опыту, широте взглядов, глубине понимания происходящих процессов очень мало. Я свидетель тому, как он четко разобрался и «вычислил» ГКЧП. Когда начался приснопамятный балаган, мы, конечно, ринулись на баррикады. Точнее сказать, очень хотели ринуться. Сильное, помню, одолевало желание куда-нибудь побежать, собрать толпу, встать на бугорок, взобраться на трибунку и кричать, размахивая кулачками: долой, нас не сломить, наше дело правое и так далее. Мы собрались в первый день путча, в тот черный понедельник 19 августа, рано утром в городском Совете, сели в пустом, затемненном зале заседаний и стали сочинять «Воззвание к жителям Белгорода». Тут пришел Гридчин. А перед этим он совершил очень «странный», как нам казалось, поступок: оставил пост первого секретаря горкома КПСС и остался «только лишь» председателем городского Совета, тогда еще «народных» депутатов. За что поимел, конечно, много шишек и нареканий от бывших соратников. Пинали Гридчина на всех углах – на конференции городской раскритиковали вдоль и поперек, в газетах, подчиненных обкому КПСС, обозвали как хотели, и просто так, при всяком удобном случае ругались нехорошими словами и клеймили позором за отступничество и пособничество «врагам революции». Мы все были в партии, не о том речь, билет члена КПСС я сам храню как реликвию. Но мы-то, когда час настал, выходили «из рядов», а Гридчин спустился «с небес». Это разные вещи.
Сидим мы, значит, пишем воззвание. Разум возмущенный кипит, приличных выражений в тексте мало, но нам кажется, что и так слишком мягко. Гридчин подходит и говорит: мой вам совет, коллеги, потерпите два-три дня, всё уляжется. Мы, естественно, возражаем: Анатолий Митрофанович, надо внеочередную сессию Совета собирать, надо народ выводить на улицы, чтобы остановить наступление реакции. Гридчин опять спрашивает: а где наступает и кто? Проехал, говорит, только что по городу – тихо всё, нормально, в штатном режиме. Люди с дачных участков вернулись, большинство на работу отправились, остальные – на пляж. Так ведь ГКЧП, кричим мы, надо же что-то делать, а то поздно будет. И тут Гридчин спокойно так, задумчиво, как бы не нам, а кому-то там, кто повыше, сказал: это они ГКЧП поздно затеяли, обреченные люди. И ушел к себе. Или в себя? А у нас, помню, весь запал сразу куда-то пропал, поутихли немного. Но городской митинг протеста белгородские неформалы всё-таки организовали. Только позже, в конце роковой недели, когда всех ГКЧПистов уже отловили, посадили и протестовать можно было совершенно безбоязненно. Смешно получилось.

Потом Гридчин перешел на работу в команду Савченко, потом стал ректором «Технолога». В это время я пытался найти на необъятных просторах России место, где лучше, чем в Белгороде. Такого не оказалось. Калмыкия, Поволжье, Алтайский край, Ставрополь, Брянск, Москва – поездил, посмотрел, как люди живут, много думал над тем, зачем они это делают. Одно могу сказать: не очень-то хорошо там, где нас нет. А с чего бы вдруг? Впрочем, это совсем другая тема.

Вернулся в родной город. Только приехал – пасквиль про Гридчина принесли. Прямо на дом доставили. Вот, говорят, почитай, посмотри, как мы его «отделали»! Посмотрел, почитал: чушь полная! Бездарно, беспомощно, факты искажены, подборка материалов и тональность комментариев с головой выдают амбиции заказчиков, не говоря уже об авторе-составителе, который откровенно не дружит с головой. Потом я узнал, что он некоторое время работал в университете. Воровал потихоньку, украл почти миллион рублей, Гридчин это дело обнаружил и решительно пресек. Нечистого на руку мошенника выгнали из университета с треском, а он в отместку на деньги таких же прохиндеев слепил «дайджест».

Я пошел к Гридчину:
– Анатолий Митрофанович, надо бы ответить. Нельзя оставлять безнаказанными подобные вещи.
– Ни в коем случае! Они только на то и рассчитывали.
– Хорошо. А несколько вопросов можно задать?
В области в ту пору происходили довольно занятные события, в какой-то момент Белгородчина стала самой «горячей» точкой большой, даже не областного уровня политики. Мне было очень интересно услышать мнение Гридчина о происходящем. Начал спрашивать. Слово за слово, вопрос за вопросом…
– Погодите! – перебиваю, останавливаю рассказ. – У меня в диктофоне пленка кончилась!
Увы, она закончилась, оказывается, еще полчаса назад. Не обратил внимания – увлекся, забыл о посторонних мелочах. Пять часов мы проговорили: мне все больше хочется спрашивать и слушать, собеседнику, чувствую, стало интересно отвечать. Добрались до самого детства, подняли из памяти глубинные залежи:
– А потом мы как пальнули из танка по милиции! Вот было шума!

После этого я просто не мог не спросить: а что же дальше?!
А дальше произошло то, что называется жизнь. Долгая, наполненная радостями и горестями, насыщенная всевозможными событиями, отмеченная крупными победами и очень глубокими разочарованиями жизнь сильного, умного, неординарного человека.
Таких людей в народе называют «соль земли». Тут речь, понятно, не о пищевой приправе для вкуса. Наши предки соль высоко ценили и ставили среди прочего на первое место. И просто так кого-то или что-то с солью не сравнивали. Тем хотели особо подчеркнуть: обратите внимание, здесь существенное, важное, значимое.

Чуть позже я расшифровал записи наших бесед, придал, как мог, устной речи удобочитаемый вид. Получилась, на мой взгляд, интересная книга. Я назвал её «Формула Гридчина». Недавно услышал от посторонних людей, что записи наших бесед вскоре увидят свет в несколько иной редакции. И ладно, ничуть тем не огорчён. А на днях даже спросили по телефону через третьих лиц – будут ли, мол, у меня претензии, не начну ли скандалить и так далее. Да никогда, о чем разговор? Никаких претензий нет и быть не может, поскольку считаю, что Гридчину виднее, как книгу о нём следует назвать, кто должен числиться автором или редактором-составителем. Главное, что книжка выйдет, а там есть, что почитать, если только самое интересное не вырежут. Но все равно что-то останется, и, я уверен, внимательный читатель сможет разглядеть между строк приметы эпохи, которая только что ушла на заслуженный отдых.

Владимир БАБИН

Грачиные яйца на немецком солидоле

(отрывок из книги «Формула Гридчина»)

– С недавних пор в школьную программу ввели довольно интересный предмет – ОБЖ называется, основы безопасности жизни. То ли сама жизнь стала суровее, то ли общество больше не в состоянии защитить, оградить детвору от разных неприятностей и невзгод, а потому и учат их самостоятельно выкарабкиваться из критических ситуаций, но дело, безусловно, нужное. Мы ведь в свое время и знать не знали, что террористу, например, нельзя прямо в глаза смотреть, потому что он может разволноваться, разнервничаться и повести себя неадекватно. В таких случаях, написано в учебнике по ОБЖ, рекомендуется не делать резких движений, взгляд в сторону отводить, а лучше – прятать подальше. Как себя вести под завалами, если дом жилой взорвали, куда бежать, когда поступило сообщение о том, что школа заминирована, и так далее – в общем, много там разных полезных советов. В этой связи возникает вопрос: а кто вам, Анатолий Митрофанович, в свое время давал советы – как выжить, как дожить до весны?

– Это вы верно заметили: главное было – до весны дотянуть, а уж там… Первым делом по весне грачи прилетали. Кто бы знал, как мы им тогда радовались! И с каким нетерпением ждали – когда они, наконец, появятся в округе, гонцы весенние, кормильцы наши. Они ведь прилетают и сразу гнезда вьют, а потом туда яйца откладывают. А мы – тут как тут! Долго ли на дерево влезть да каждое гнездышко проверить? Так и делали: наберем яиц грачиных и бежим в посадку. Там у нас потайное место было оборудовано. Еще раньше мы бочонок нашли с солидолом. Немцы им технику свою смазывали. Вот на этом «масле» и жарили грачиные яйца.

– На солидоле? Так ведь не вкусно же…
– Вкусно, да еще как! А что там – солидол ли, смазка машинная или еще что, о том и подумать не успеваешь. Некогда – очень кушать хочется. Подзаправились, в общем, подкрепились немного – бежим на речку. Верховодил нами старший брат, он давал команду, говорил, куда бежать и чего делать. А у него была настоящая граната. Уж не помню, какой там марки и какого калибра, но рыбы всплывало много. Старшие братья в речку залазили и выкидывали улов на берег, а здесь наступал мой черед действовать: я бегал по берегу и собирал выброшенную рыбу. Делать это следовало быстро, не мешкая ни секунды, потому что охрана могла приехать и тогда бы нас наказали. Рыбу глушить строго запрещалось. Но мы это знали, а потому работали слаженно и энергично. Рыбу собрали, сколько успели, потом бежим в лес. Там в укромном месте была у нас оборудована землянка, замаскированная от постороннего глаза по всем правилам. Вот здесь мы и прятались целый день. Ухи наварим, наедимся… Уже намного веселее жить.

– Вы в лесу целый день прятались? А как же школа?
– Ранней весной занятия в школе прекращались, всех отпускали, можно сказать, на подножный корм. Вот так и выживали. Рыба, яйца грачиные, еще воробьев ловили, сусликов – всё в ход шло. Целый день носимся по округе в поисках съестной добычи. Под вечер только домой являлись. Тут нас мама всех придирчиво осматривала, проверяла, заставляла мыть ноги, руки, приводить себя в порядок. А потом в дом пускала. А там нас ждала вареная картошка. Но особенно мы любили печеную сахарную свеклу. Мама её в чугунке напарит, от неё такой манящий запах распространяется… Я тогда не понимал, что она сахарная или какая там еще, но до того вкусной она всем нам казалась, даже не знаю, с чем бы сравнить...

– Может быть, «Сникерс» или «Марс» подойдут в качестве эталона?
– Да о чем вы говорите! Какой еще «Сникерс»? Наши, например, старооскольские конфеты в сто раз лучше – и вкуснее, и полезнее любого импортного суррогата, только что в красивой обертке. Но тут даже и наши конфеты не годятся для сравнения. Чтобы понять истинный вкус того деликатеса, что ждал нас распаренным на донышке чугунка, надо просыпаться с чувством неутолимого голода и засыпать с единственной мыслью о том, чем бы завтра поживиться и как побыстрее это можно сделать, и вот тогда обычная сахарная свекла покажется таким райским наслаждением, с каким «Баунти» рядом даже не стоит.

– Как в других местах, не знаю, но в здешних краях еще в середине пятидесятых уважающему себя пацану без настоящего пистолета или, в крайнем случае, штыка от винтовки на улице было показываться неприлично. Оружия всякого кругом валялось огромное количество – только нагнись, чуть копни – такие вещи иногда находили… Можно себе представить, каким арсеналом располагало ваше поколение.

– Это точно: арсенал у нас был отменный. Там и копать ничего не приходилось – по всей нашей улице стояли подбитые немецкие танки. Никто их даже не охранял. А там – все люки открыты, доступ свободен. Один раз мы даже выстрелили из пушки. Кто же мог знать, что она заряжена? Лазали там, крутили, откручивали, нажимали всё подряд, что нажималось, кто-то и нажал спусковую педаль. Бабахнуло здорово! Снаряд упал во дворе милиции. Хорошо еще, что не убило никого. Ох, было дело… Всех «танкистов» вылавливали по одному, в милицию таскали. Родители нас оттуда забрали, а потом, конечно, всыпали по первое число…

Но вы можете представить, чтобы какой-нибудь мальчишка, пусть даже вчера за то и побили слегка, на другой день мог равнодушно мимо открытого немецкого танка пройти? А их там свезли со всей округи – «тигры», «пантеры» – края не видать, не менее ста, пожалуй, стояло в ряд. Конечно, на другой день мы все опять туда же отправились. Но милиция после того случая стала следить за бесхозной техникой. Чуть заметят кого – и давай свистеть, облаву устраивать. А мы пре­дусмотрели такой вариант и заранее открыли во всех танках нижние люки. И если опасность возникала, то быстренько надо нырнуть в этот люк, под танками пробраться в безопасное место, а оттуда уже тихо и незаметно уходить от неприятностей. Года два, наверное, мы так всегда и поступали. Потом танки стали ночами грузить на платформы и куда-то увозили. Скорее всего, на переплавку. Вскорости всю трофейную технику вывезли, ничего на улице не осталось. А в 1951 году мы переехали в Корочу.
________________________________________________________________________
ПОЛЕЗНАЯ ИНФОРМАЦИЯ:
НА сайте novgorodets.ru дачные бытовки цены на которые приятно удивят, а конструкции, созданные по индивидуальным заказам, будут радовать вас долгое время.