На прошлой неделе, после тяжелой и продолжительной болезни, на семьдесят каком-то, но с большим гаком, году жизни, не приходя в сознание, вышел на работу редактор старейшей областной газеты «Белуродская правда» Леонид Блабласов. Вышел, конечно, не сам – при помощи личного шофера, который, чертыхаясь и кряхтя, вытащил еще теплое, но совершенно безвольное тело из машины, подхватил под микитки и поволок по лестнице на второй этаж в рабочий кабинет, где Блабласов, вопреки всему, включая хроническую профнепригодность, не говоря уже об элементарном приличии, восседал последние двадцать лет.

Секретарша, увидев явление Кощея народу, как меж собой с недавних пор стали звать редакционные работники несгибаемого недугом руководителя, ахнула, прикрыв перекошенный ротик дыроколом, но взяла себя в руки и кинулась помогать упарившемуся основательно водителю. Сообща они заволокли редакторское тело в служебные апартаменты, усадили в кресло, подперли с боков подшивками газет, вышедших еще в прошлом столетии. Тело капризничало, не хотело принимать более или менее вертикальное положение, всё норовило сползти под стол и свернуться калачиком возле знаменитой редакторской корзины.

Про эту корзину ходили легенды. Опытные кадры знали, как угодить вершителю судеб простых заметок, расширенных корреспонденций и, не дай бог, материалов очеркового плана, а потому в первом и последнем абзаце текста, в которые мог упереться нетрезвым глазом редактор, вставляли нужные слова из его небогатого лексикона, приперчивая концовку материала любимыми, ласкающими заросшее густыми волосами редакторское ухо оборотами «Доколе!», «Не пора ли власть употребить?» или уж совсем на пределе возможного: «Куда смотрят местные руководители?». Блабласов натыкался на знакомые обороты, одобрительно кивал, заметив острую критику, подписывал материал и отправлял текст на верстку.
Неопытные в этом смысле журналисты, кто пытался своими словами отразить картину окружающего бытия, частенько нарывался на неприятности и даже редакторский гнев.

– Вы головой соображали, когда эту ересь сочиняли? Вы что себе такое позволяете? – слегка повысив голос, строго говорил Блабласов стоящему перед ним навытяжку рядовому корреспонденту, вызванному «на ковер» для разноса. – Вас кто уполномочивал так ставить вопрос?
– Леонид Епифаныч, извините, но я там был, видел своими глазами – это ведь никуда не годится…
– Вот именно! А в корзину как раз сойдет, – редактор комкал листочки и демонстративно швырял текст в изготовленную по особому проекту ёмкость для бумаг, стоящую у стола с тем расчетом, чтобы все видели. – Идите, работайте, а мы пока подумаем о вашей профессиональной принадлежности.

Местные мастера «белуродского» пера, встретив в коридоре отметеленного в хвост и гриву реалиста и узнав, в чем дело, успокаивали вконец расстроенного товарища по несчастью:
– Чего загрустил? В корзину попал? Эка невидаль! Не расстраивайся. Иди, достань материал, принеси сюда.
– Как я достану? Он же в кабинете?

Опытный смотрел на часы и качал головой:
– Уже минут пятнадцать как в комнате отдыха в строго горизонтальном положении. Таков обычай, а это – святое. Иди.
Молодой входил в кабинет, доставал из корзины скомканные листки, после спешил к знающим людям за советом.

– Ну правильно! Кто же так пишет, – веско заключали эксперты, прочитав забракованный редактором текст. – Ишь, чего насочинял – «головотяпство», «рука руку моет», «тюрьма по ним плачет» – ты что, с ума сошел? Он таких слов вообще не знает. Хороший материал, но надо привести к общему знаменателю. Смотри, как это делается…

Знатоки местных обычаев и большие специалисты по части формулировок едва заметным движением руки убирали ненужные слова, переставляли местами пару абзацев, потом вручали готовый продукт автору:
– Иди, неси на читку. Скажи, что осознал, мудрые замечания учёл, все недостатки исправил.
Смешно, но это чистая правда – вынутые из корзины тексты, где иногда местами были поменяны только абзацы, после «переработки» публиковались и потом отмечались на редакционных летучках как лучшие материалы номера.

...Чтобы редакторское тело не сползло с капитанского мостика, ноги примотали скотчем к ножкам кресла, а рукава пиджака прихватили булавками к мягкой обшивке подлокотников. Получилось вполне прилично – сидит человек ровненько, только голова свесилась на грудь и глаза закрыты. Нормально! Он и при памяти будучи точно так сидел все последние годы – какая разница? Устал, значит, отдыхает начальник после трудов праведных.

Закончив с установкой экспоната, вполне подходящего для музея восковых фигур, верноподданные остались довольны проделанной работой, тихонько, чтобы ненароком не разбудить спящего, вышли из кабинета. Дверь с позеленевшей от времени медной табличкой, указывающей на фамилию и должность содержимого помещения, закрыли на ключ на два оборота.
Весть о возвращении руководства разнеслась по редакции со скоростью Светы – секретарши главен-шефа, которая почти мгновенно делала всё, кроме основной работы. Через пять минут в кабинете старейшего белуродского кадра Михаила Ульяныча Донникова, с прошлого месяца находящегося в творческой командировке на даче, собрался чуть не весь коллектив на экстренное совещание в связи со вновь открывшимися обстоятельствами. Деньги, собранные на венок, решено было использовать иначе, потому что на трезвую голову в этом вопросе точно не разберешься.

– Чего делать будем, братья и сестры? – поставил вопрос ребром после первой рюмки, которую выпили, не чокаясь, поседевший от несбыточных надежд ответственный секретарь редакции Серега Едрёмин. – Водила сказал, что его скотчем примотали, эдак он нас всех тут пересидит…

Все знали, да оно и на кругленькой мордашке ответсека было нарисовано, что Серёга втайне мечтал стать редактором последние лет десять, оттого и поседел до срока. Жаль только, что сам Серёга – хороший, в общем, парень, мог бы неплохо писать, подавал когда-то надежды – так и не понял в истекшем периоде, что его шансы прорваться к вожделенному креслу равны нулю, и не потому, что он неугоден кому-то, а потому, что угоден почти что всем.

– Ничего не будем делать, и в том наше счастье, – заметила Татьяна Соблева, заведующая отделом социальных недоразумений. – Чем вам плохо-то? Тихо, спокойно, никто ничего не требует, а деньги получаем. Да здравствует Блабласов! Я даже скажу проще – хайль, Блабласов, пусть крепко держит скотч редакторское тело!

Наташа Козочкина, когда-то по призванию, а уже много лет по долгу службы изредка приглядывающая в газете за выкрутасами различных муз, тихим голоском заметила:
– Неприлично, конечно, но пусть лучше так. Помните, как у Шекспира…
– Наталья Васильевна! – не выдержал обычно мало пьющий, а потому слегка охмелевший после третьей ответсек. – Вы предлагаете нам вспомнить «Отелло»? Я уже почти готовый…
– Не берите грех на душу, Сергей Николаевич, – заметила ему корректор Лена Дореминькина. – Надо сказать «готов», так будет правильно.
– Всегда готов! – отсалютовал по-пионерски Серёга Едрёмин и налил в граненый стакан по самый край. – Эх, жисть моя жестянка, газета – портянка. Сопьюсь я тут с вами. Но знайте: правильно Шекспир сказал – в Красной армии штыки, чай, найдутся, и без нас большевики обойдутся…
– Серёжа! – зарделись девичьим румянцем щеки знатока культурных ценностей. – Это сказал не Шекспир.
– Да какая нам теперь разница, – ответсек хлобыстнул залпом стакан водки и пошел доделывать очередной номер.

Как ни странно, очередной номер газеты вышел строго по графику. Вышел и следующий, и тот, что должен идти за ним. Фантастика? Нет, это закон, установленный товарищем Ньютоном: руководящее тело, находящееся в состоянии покоя, будет сохранять это состояние всегда, тем более если его примотать к креслу скотчем.

Влад СТАРОЖИЛОВ
__________________________________________________________________________
ПОЛЕЗНАЯ ИНФОРМАЦИЯ:
На сайте strateg-spb.ru Металлическая мебель в ассортименте, а также шкафы для одежды, шкафы архивные, картотечные шкафы, сумочницы, бухгалтерские шкафы, верстаки, ключницы, металлические вешалки, ящики почтовые и ещё несколько наименований продукции.